Постоянный автор «ЭК», бывший председатель Элистинского горисполкома (глава города) Николай СЕКЕНОВ - об одной из мрачных страниц в истории калмыцкого народа.

Окончание. Начало в № 50 (515).

- Из Сибири на родину вы приехали с родителями, когда вам было 12 лет, но неплохо говорите на родном языке. Между тем принято считать, считать…
- (перебивая) …что основы родной разговорной речи обычно закладывают в раннем детстве, и как так получилось, что её я впитал, находясь вместе со своим народом в неволе? Да ничего особенного. В каждой калмыцкой семье, я говорю о том, что слышал и видел воочию, общались только на языке предков.

- Значит, наши злоключения здесь начались после депортации?
- Я бы так категорично не утверждал, ибо и на родине, причём с десяток, наверное, лет общались, большей частью, на калмыцком. Вообще, вину за то, что крен был сделан в сторону русского языка, несёт моё поколение и я, в их числе. Увлёкшись получением образования (без этого было не обойтись), и, в связи с этим перебравшись из села в город, мы, по сути, затеряли разговорный язык. Стали о нём просто забывать, и вспоминали с неохотой, я бы даже сказал, со стеснением.
Поэтому нам, рождённым в 40-60-е годы, надо навёрстывать упущенное. Как? Надо постоянно говорить на родном языке и вовлекать в это святое дело молодёжь. Это не сложно, ибо знание его сидит в каждом калмыке, важно только этот полезный «вулкан» разбудить.

- А может быть, этому надо уделять особое внимание ещё в начальных классах?
- Так уделяют же! Но успеха это не имеет, и назвать причину столь грустного парадокса никто не может. Я, к примеру, калмыцкий язык в Сибири не изучал, но, по возвращении на родину, говорил на нём, как на русском. Так что все эти разговоры об отсутствии в высылке языковой среды полная ерунда.
Из сибирского детства я запомнил вечерние посиделки с калмыцкими народными сказками и эпосом «Джангар» в исполнении родителей. С братом Борей мы их слушали, раскрыв рты, гордились, что богатыри, о которых шла речь, одной с нами крови, родственники почти. Вообще, хочу заметить, «Джангар» тогда знали многие наши земляки и не заносили это себе в заслугу. Сейчас же героический эпос никто, кроме, возможно, народного джангарчи Володи Каруева, толком не знает. И не живёт им, как он, что также наша общая беда. 

- Не вспомните, как узнали о том, что годы сталинского заточения закончились, и скоро поедете на родину?
- В конце лета 1956 года из нашего сельского репродуктора вдруг раздались калмыцкие песни. Все всполошились и без труда узнали, что исполняет их незабвенная Улан Барбаевна Лиджиева. Слушали её со слезами на глазах, а вечером, когда взрослые пришли с работы, принялись наперебой и из уст в уста обсуждать это волнующее событие. Тогда мой отец всем сообщил, что в нашей судьбе вот-вот «нег сян юмн болх» («наступит приятный момент»).
Как коммунист, он уже знал о докладе Никиты Хрущёва на ХХ съезде КПСС. Далее в Ачинск приехал уполномоченный Оргкомитета по восстановлению нашей республики, если не ошибаюсь, Церен Саврушев, один из будущих лидеров республики. Он разъяснил, что Калмыкия будет воссоздана, а всем нам помогут вернуться к родным очагам.

- Некоторые семьи, кстати, уехали ещё до обнародования официальных решений. Что, по-вашему, руководило ими: нестерпимая тоска по родине, которую 13 лет назад отобрали, или же так и не сгладившаяся ненависть к сталинской депортации?
- Убеждён, что второе. А вот мечта о родных степях лишь крепла, становясь всё ближе. Но наша семья покинула Сибирь лишь в конце мая 1957 года – едва только я закончил начальную школу и получил желанный документ. Путь домой длиною в 10 суток не забуду никогда. Не передать словами, как было радостно в вагонах, теперь уже в плацкартных, какими светлыми были лица всех наших земляков!
Не забуду, как в Москве переехали на метро с Ярославского вокзала на Павелецкий. Наши старики, да и я тоже, столкнулись с «подземкой» впервые в жизни и потому шарахались от эскалатора, поездов и обилия людей, словно инопланетяне. На станцию назначения прибыли в день моего рождения. Поначалу на родине трудностей было не меньше, но они казались мелочью по сравнению с тем, что пришлось пережить в Сибири.

- Что вас больше всего удивило на исторической родине, едва только вы ступили на её землю?
- Ну, во-первых, я, вообще, впервые в жизни её увидел. Но из рассказов старших слышал много чего интересного и волнующего о ней. Но увиденное, если честно, ввергло меня в лёгкий шок: невыносимая жара, пыль и раскалённый ветер. В общем, захотелось …обратно. Да так сильно, что родители забеспокоились, и строгий отец прибег к радикальным мерам (смеётся).
Но спустя месяц-два я стал привыкать. К жаре, например, а потом начали созревать арбузы – такого наслаждения я не испытал ни разу в жизни! В Сибири ведь были, в основном, дикие ягоды. А сколько фруктов довелось мне и моим братьям и сёстрам (на снимке с мамой Бовой Каруевной, 1957 год. – Прим. «ЭК») съесть на новом месте! Вот после этого «витаминного рая» родина предков стала для меня по-настоящему желанной и любимой (смеётся).

- Какой, на ваш взгляд, главный урок 13 лет сибирской депортации?
- Выводы для себя, причём давно, должна была сделать, главным образом, сама кремлёвская власть. Признать публично, на весь мир, вину перед нашим народом, а не выпускать, под нашим же давлением, разные указы и законы, которые с годами превращаются в труху. В какой другой цивилизованной стране такое могло ещё случиться? До сих пор, кстати, отдельные выплаты репрессированным калмыкам производятся из полунищей местной казны, а не из федеральной.
Получается, что мы сами себя отправили в Сибирь и, спустя десятилетия, должны чуть ли не сами перед собой извиняться и сами же себе выплачивать «репрессрованные» рубли? Но, несмотря на эту несправедливость, восхищаюсь жизнестойкостью наших предков. Каждой калмыцкой семьёй, пережившей людоедскую сталинскую депортацию.

- Оглядываясь назад, согласитесь, что, несмотря на наличие к 28 декабря 1943 года собственной государственности, Калмыкия стала чуждой власти Советов, втоптавшей нашу республику в грязь?
- А всё от того, что страной тогда (да и сейчас, к сожалению) правили и правят люди, не богатые умом и пониманием текущего момента. На первом месте у них были и есть личные амбиции и алчность, в то время как народ, давший им большие полномочия, не живёт, а выживает. Правильнее сказать, доживает свой век.
Как известно, через два года калмыцкий народ отметит 100-летие автономии своей республики. Которая, что бы там ни говорили, принесла нам много прогрессивного. Такое событие заслуживает внимания на высоком государственном уровне. Потому что они имеют место раз в жизни.
Но у нас на этот счёт полное затишье. А всё потому, что Алексей Орлов, как глава региона, занят, в лучшем случае, решением своих личных проблем – какая уж тут забота о грядущем юбилее! И этот «образ жизни» у него на первом месте вот уже 9-й год.
Так что 100-летие нашей автономии – это, как он недавно сказанул, рутина, которую «нужно отмечать, прежде всего, своими достижениями и делами в экономике, социальной сфере, культуре». Чтобы провести памятное мероприятие на уровне, Орлов это понимает, нужны деньги, много денег. А их надо добывать-выбивать, обивая пороги в Москве. Но нашему главе, считаю, такая работа претит. Потому как ничего из себя, как личность, он не представляет и никогда не представлял. Да и время безнадёжно упущено.

- То есть в нашей жизни, что при Илюмжинове, что сейчас, всё по-старому?
- Увы: всё та же бесчисленная орава конформистов, сидящих на шее своего понурого народа и не желающая с неё слезать. Ставлю на них крест и, пользуясь случаем, обращаюсь к молодёжи: не берите пример с тех, кто стоит во главе власти Калмыкии сейчас. В противном случае, вас ожидает такое же бесчестие и что похуже.
Вечная память всем нашим землякам, не пережившим тягостей сибирской высылки, но сохранившим в себе гордость и человечность. Всех читателей «ЭК» поздравляю с наступающим Новым 2019 годом!

Если теряешь интерес ко всему, то теряешь и память.

Александр ЕМГЕЛЬДИНОВ